– Нет, – ответил Санчо, – пока мой господин не доедет до Сарогоссы, я не перестану ему служить, а там я уж буду знать, что делать.
Наконец, оба оруженосца до того напились и наболтались, что сну пришлось связать им языки и унять их жажду, иначе им бы никогда ее не утолить. Любовно держа в общих объятиях почти опустевший мех и не успев дожевать взятых в рот кусков, они оба уснули на месте, где мы их и оставим, чтоб рассказать, что произошло между рыцарем Леса и рыцарем Печального Образа.
Среди множества речей, которыми обменялись Дон-Кихот и рыцарь Леса, история повествует, что последний сказал Дон-Кихоту:
– В заключение господин рыцарь, я хочу рассказать вам, как судьба или, лучше сказать, собственный мой выбор воспламенили меня любовью к несравненной Кассильде Вандалийской. Я называю ее бесподобной, потому что во всем свете нет женщины, подобной ей по росту и красоте. Ну, эта самая Кассильда, которую я перед вами восхваляю, отплатила мне за мои честные намерения и благородные желания тем, что кинула меня, подобно тому, как мачеха поступила с Геркулесом, в жертву массе опасностей, суля мне каждый раз, как одна опасность кончается, что после следующей исполнятся мои желания. Так испытания мои, цепляясь одно за другое, сделались до того многочисленны, что я уж и не знаю, когда наступит последнее, которое даст мне возможность исполнить мои заветные мечты. Раз она мне приказала выйти на поединок с знаменитой Севильской великаншей по имени Гиральдой, которая храбра и сильна, потому что сделана из бронзы, и которая, не двигаясь с места, тем не менее, изменчивее и непостояннее всех женщин в мире. Я пришел, увидел, победил и заставил ее стоять неподвижно (потому что более недели дул только северный ветер). В другой раз она мне приказала взять и взвесить древних каменных быков Гизандо, предприятие, более приличное дрягилю, чем рыцарю. В третий раз она потребовала, чтоб я бросился в пещеру Кабра – неслыханная, ужасная опасность! – и донес бы ей подробнейшим образом о том, что заключается в этой пучине. Я остановил движение Гиральды, я взвесил быков Гизандо, я спускался в пещеру и донес обо всем, что скрывает ее мрак, и, тем не менее, мои надежды все также тщетны, а ее требования и холодность все также безграничны. Наконец, недавно она приказала мне объехать все провинции Испании, чтоб заставить всех странствующих рыцарей, которые бродят по стране, признать ее прекраснейшей из существующих ныне красавиц, а меня самым отважным и самым влюбленным рыцарем в мире. С этою целью я объездил уже половину Испании и победил множество рыцарей, которые осмеливались мне противоречить. Но более всех подвигов я горжусь тем, что победил в поединке знаменитого рыцаря Дон-Кихота Ламанчского и заставил его признать, что моя Кассильда Вандалийская прекраснее его Дульцинеи Тобозской. Одной этой победой я считаю, что победил всех рыцарей в мире, потому что этот Дон-Кихот, о котором я говорю, побеждал их всех, а так как я в свою очередь победил его, то его слава, его знаменитость, его честь перешли в мою собственность, как сказал поэт: «победитель тем более приобретает славы, чем знаменитее побежденный». Значит, все рассказы, переходящие из уст в уста, о подвигах упомянутого Дон-Кихота, относятся и ко мне.
При этих словах рыцаря Леса Дон-Кихот просто остолбенел. Несколько раз у него едва не вырвалось «ты лжешь», но он каждый раз воздерживался, чтобы заставить собеседника самого сознаться во лжи. Наконец, он сказал:
– Против того, что ваша милость, господин рыцарь, победили большинство странствующих рыцарей Испании и даже всего мира, я ничего не имею; но чтоб вы победили Дон-Кихота Ламанчского, позвольте усомниться. Быть может, это был кто-нибудь другой, похожий на него, хотя едва ли кто на свете похож на него.
– Как другой! – вскричал рыцарь Леса. – Клянусь небом, которое над нами! я сражался с Дон-Кихотом, победил его и заставил просить пощады! Это человек высокого роста, сухощавый, с длинными ногами и руками, желтым цветом лица, волосами с проседью, орлиным, несколько загнутым носом и большими черными усами! Он воюет под именем рыцаря Печального Образа и возит с собой вместо оруженосца крестьянина по имени Санчо Панса. Он ездит на славном коне Россинанте и избрал дамой своего сердца Дульцинею Тобозскую, называвшуюся некогда Альдонсой Лоренсо, как я называю свою Кассильдой Вандалийской, потому что ее зовут Кассильдой и она из Андалузии. Ну а если всех этих признаков недостаточно, чтобы внушить веру в мои слова, так вот эта шпага заставит даже самого недоверчивого человека поверить.
– Успокойтесь, господин рыцарь, – ответил Дон-Кихот, – и выслушайте, что я вам скажу, Вы должны знать, что этот Дон-Кихот мой лучший друг, так что я могу сказать, что люблю его, как самого себя. По приметам его, которые вы сейчас перечислили, я принужден верить, что вы победили именно его. С другой же стороны, я вижу собственными глазами и осязаю собственными руками невозможность, чтоб это был он. Я могу допустить только одно: что так как у него между волшебниками много врагов, и один особенно его преследует, то разве кто-нибудь из них принял его образ, чтобы дать себя победить и отнять у него славу, которую он заслужил во всем мире своими великими рыцарскими подвигами. В доказательство скажу вам еще, что эти проклятые волшебники, его враги, дня два назад превратили лицо и всю фигуру очаровательной Дульцинеи Тобозской в гадкую, грязную крестьянку. Так же точно они могли превратить и Дон-Кихота. Если же всего этого мало, чтоб убедить вас в истине того, что я говорю, так вот вам Дон-Кихот собственной персоной, который докажет эту истину с оружием в руках, верхом или пеший, или каким вам будет угодно способом.