Дон Кихот. Часть 2 - Страница 98

К оглавлению

98

– Ах, – воскликнула Долорида, – да воззрят на вашу милость благосклонными очами все звезды небесных областей, о доблестный рыцарь; да вложат они в ваше великодушное сердце всевозможную храбрость и всякое благополучие, дабы вы стали щитом и опорой печального и оскорбленного рода дуэний, ненавидимого аптекарями, поносимого оруженосцами и обманываемого пажами. Проклята будь та дура, которая во цвете своих лет лучше не идет в монахини, нежели в дуэньи! Несчастные мы дуэньи, которым наши госпожи кидают в лицо ты, как будто бы они были королевы, я хотя бы мы по прямой мужской линии происходили от Гектора Троянскаго! О, великан Маламбруно! ты, который, хотя и волшебник, остаешься верен своим обещаниям, пришли нам поскорее несравненного Клавиленьо, чтобы несчастию нашему положить конец, ибо если жары наступят и бороды наши останутся при нас, тогда, увы! мы люди погибшие.

Трифальди произнесла эти слова таким раздирающим душу голосом, что вызвала слезы на глаза присутствующих. Даже Санчо почувствовал, что глаза его увлажнились, и в глубине своей души он решил сопровождать своего господина на край света, если от этого зависит снять шерсть с этих почтенных лиц.

Глава XLI
О прибытии Клавиленьо, с окончанием этого длинного и растянутого приключения

Тем временем наступила ночь, а с всю и час, назначенный для прибытия соня Клавиленьо. Его отсутствие начало беспокоит Дон-Кихота, который из того, что Маламбруно не посылал коня, выводил заключение, что либо не он был рыцарем, которому предназначено было совершить этот подвиг, либо Маламбруно не решался выступить с ним на бой в поединке. Но вдруг в саду показалось четыре дикаря, одетых в листья плюща и несших на своих плечах большую деревянную лошадь. Они ее поставили на землю, на ее ноги, и один из дикарей сказал: – Пускай рыцарь, у которого хватят на это мужества, сядет на эту машину.

– В таком случае, – перебил Санчо, – я не сяду, потому что у меня вовсе нет мужества, и я не рыцарь.

Дикарь продолжал: – и пускай оруженосец его, если у него таковой есть, сядет на ее круп. Пускай доверится храброму Маламбруно, уверенный, что опасаться может только его меча, и ничьего другого, равно и никаких козней. Ему нужно только повернуть пружину, которая находится здесь на шее лошади, и она унесет рыцаря и оруженосца по воздуху туда, где их ждет Маламбруно. Но, чтобы высота и величие пути не вызвали у них головокружения, нужно, чтобы они прикрыли себе глаза, пока лошадь не заржет. Это будет сигналом, что путешествие их кончено.

Сказав это и оставив Клавиленьо, четыре дикаря удалились размеренным шагом туда, откуда пришли. Увидав лошадь, Долорида, со слезами на глазах, обратилась к Дон-Кихоту и сказала: – Доблестный рыцарь, обещания Маламбруно исполнены: лошадь здесь, и наши бороды растут. Каждая из нас и каждым волоском на наших подбородках молим мы тебя: сними и сбрей с вас эти бороды, потому что это зависит только от того, чтобы тебе сесть на эту лошадь со своим оруженосцем и чтобы оба вы счастливо начали ваше новомодное путешествие.

– Я это и сделаю, госпожа графиня Трифальди, – отвечал Дон-Кихот, – ото всего сердца и с полной охотой, не беря с собой подушки и не надевая даже шпор, чтобы не терять времени, так сильно во мне желание увидеть вас, сударыня, а также и всех дуэний, гладкими и бритыми.

– Я не сделаю этого, – сказал Санчо, – ни охотно, ни неохотно. Если эта стрижка не может состояться без того, чтобы мне сесть на круп, то пусть мой господин ищет себе другого оруженосца, который бы с ним поехал, а эти дамы другого средства отполировать свои подбородки, потому что я не колдун, чтобы находить удовольствие в рыскании по воздуху. Да и что скажут мои островитяне, узнав, что их губернатор носится по ветру? Притом, так как до Кандаии отсюда три тысячи миль и еще сколько, то если лошадь утомится или великан рассердится, нам понадобится с полдюжины лет, чтобы возвратиться сюда, и тогда не окажется ни островов, ни островков на свете, которые меня признали бы, как обыкновенно говорят, что опоздал-потерял, и что если тебе дали телку, так ты ее тотчас привяжи, то я прошу прощения у бород этих дам, но святому Петру хорошо в Риме: я хочу сказать, что мне очень хорошо здесь в доме, где со много поступают с такой добротой, и от хозяина которого я ожидаю великого счастья сделаться губернатором.

– Друг Санчо, – отвечал герцог, – остров, обещанный мною вам, не может ни двигаться, ни убежать. У него такие глубокие корни, проникшие в самые недра земли, что ни вырвать их, не переменить им место нельзя никак. А так как мы с вами оба знаем, что нет ни одной должности, я подразумеваю из высших, которые получались бы без какого-либо магарыча, более или менее крупного, то я за это губернаторство хочу, чтобы вы отправились вместе со своим господином Дон-Кихотом и положили конец этому достопамятному приключению. Возвратитесь ли вы на Клавиленьо чрез короткое время, как можно ожидать, судя по его быстроте, приведет ли вас обратно неблагоприятная судьба пешком, как бедного паломника, от деревни в деревне, от постоялого двора к постоялому двору, но, как только вы прибудете обратно, вы найдете свой остров на том месте, где вы его оставили, а своих островитян преисполненными, как и прежде, желанием иметь вас губернатором. Моя воля останется неизменной, и вы, господин Санчо, не допускайте в этом никакого сомнения, потому что это будет чувствительным оскорблением за мое желание служить вам.

– Довольно, довольно, сударь, – воскликнул Санчо. – Я не более как бедный оруженосец и не могу вынести на своих руках столько учтивости. Пусть господин мой садится на лошадь, пусть мне завяжут глаза и пусть отдадут меня на волю Божию. Мне еще нужно справиться о том, можно ли мне будет, когда мы буден нестись по этим высотам, поручить свою душу Богу или надо будет прибегнуть к заступничеству ангелов.

98